Моя бабушка Елена Ильинична Синельникова… Историю её жизни в нашей семье передаёт из уст в уста уже третье поколение. Настало время облечь её в письменную форму, чтобы не затерялась в жизненной суете.
«Если бы я могла, я бы написала книгу о своей жизни. Люди бы читали и плакали». Так говорила Елена Ильинична Синельникова мне в середине шестидесятых годов. Она прожила почти девяносто лет. Родилась во время царствования Николая II в деревне Регачево, (сейчас урочище Регачево Волховского района Ленинградской области), пережила две революции, Финскую и Великую Отечественную войны.
Хочу рассказать о её жизни в блокаду. Но прежде, сделаю экскурс в предшествующий период, о котором мне довелось слышать от неё самой.
Мне всегда хотелось знать, откуда она брала силы, чтобы, пройдя такие испытания, как смена общественного строя, голод, войны, потери близких, не озлобиться на весь белый свет, а остаться любимой, доброй, родной бабушкой…
Елена Ильинична Синельникова
Первая девочка, по правилам семейной (крестьянской) жизни тех лет, оставалась в доме, на хозяйстве. Леночка родилась второй, вот её и отдали в пять лет к дьячку качать люльку с младенцем. У дьячка Лена и «выучилась грамоте». «Самоучка», как она сама о себе говорила. Писала она интересно, в столбик, а читала Библию и книги по истории России. Она знала всех царей из династии Романовых и замечательно рассказывала о них. Жалела убитую царскую семью, особенно детей. Очень любила полководца Александра Васильевича Суворова.
Девушкой уехала в Петербург. Поступила горничной в семью доктора, проживавшего на Старо-Невском проспекте. Хозяева хорошо к ней относились. У неё была своя комната с высокой удобной кроватью. Жена доктора просила не называть её барыней, а обращаться по имени-отчеству. Лена была аккуратной, умелой и строгой по отношению к себе. «По вертепам не ходила», говорила она.
К горничной, служившей в соседней квартире, приходил брат Павел. Он познакомился с Леной, она ему понравилась. Скоро Павел сделал предложение, и Лена согласилась.
Святки
Бабушка рассказывала об интересном обычае тех лет. На Святки народ гулял по улицам, и девушки могли спросить любого мужчину, как его зовут. С этим именем и ждали жениха. Один ямщик, сидя на козлах, сказал вслух: «Что же никто не спросит, как меня зовут?». Бабушка услышала: «А правда, дяденька, как вас зовут?». «Павел», басом ответил он.
Как Лене было не согласиться? И она рассталась с семьей доктора. Хозяйка просила её не уходить, но Лена ответила, что замуж выходить надо, детей надо. И переехала к мужу на Васильевский остров в Гавань, в комнату многонаселённой квартиры в доходном доме.
И всю свою долгую жизнь она прожила в Гавани. Правда, в другой квартире. По счастливой случайности, Павел Васильевич, родом из Витебска, встретил своих земляков – мужа и жену, которые жили в двухкомнатной квартире вдвоем и были бы рады пожить вместе. В начале 30-х годов земляки уехали на родину и обратно не вернулись.
С этой квартирой, по адресу тех лет: Шкиперский проток, дом 44-Б, кв. 36, Елене Ильиничне пришлось расстаться однажды, на некоторое время, в связи с эвакуацией из блокадного Ленинграда.
Семья
Семья Елены Ильиничны и Павла Васильевича Синельниковых стала расти. Родилась дочь Ирина – моя мама, сын Владимир и дочь Тамара.
К началу 1941 года семейный расклад был таков: сама Елена Ильинична, её муж Павел Васильевич, дочь Ирина с мужем Александром Карасёвым и внуки: Юренька 5-ти лет и Славик 4-х лет. Сын Владимир поступил в лётное училище и с ними не жил. Дочь Тамара умерла от туберкулеза, когда ей было 9 лет. Александр Карасёв вместе с мамой работали на «Ковше».
Справка: Так называемый «Ковш» был создан по указу Петра I в Галерной гавани на Васильевском острове для ремонта судов. В советское время там располагались секретные организации.
Первому в начале войны повестка пришла Александру, он ушёл на фронт. По непроверенным данным, первые призывники стояли под Ленинградом. От Александра пришло единственное письмо: «Ира, драться нечем. Вышли хотя бы нож. Береги детей». В конце войны Александра Карасёва признали «без вести пропавшим».
1941 год. Ленинград окружён врагами. Начался голод. 125 граммов хлеба на человека. Отопление в домах дореволюционной постройки было печное, запас дров заканчивался.
В Торгсин (официально Торгсин был ликвидирован в 1936 году, но в годы Великой Отечественной войны существовали пункты, менявшие продукты питания на ценности, которые в народе назывались по-прежнему — Торгсинами — авт.) в обмен на муку и крупу отнесли всё, что было ценного в доме.
Организацию, в которой работала мама, эвакуировали. Мама устроилась в госпиталь, могу ошибаться, но вроде на 14-й Линии Васильевского острова. Как-то пшённую кашу, которую выдали на весь день, она съела разом. Еле спасли от заворота кишок.
Блокада
Булочная, в которой получали хлеб по карточкам, находилась в типичном ленинградском дворе — колодце. От парадной до дверей в раздаточную шагов 50 было, не больше. Раз Павел Васильевич не донёс пайку до дома: съел и свой хлеб, и бабушкин. Объяснил так: «Лёленька, ты женщина, потерпишь, а я не смог».
Бабушка, уходя за супом для детей, одевала их как на улицу, ставила между дверей (тамбур был большой) и наказывала: «Дяденьки будут «Бух, бух», а вы стойте и не бойтесь, я скоро приду». Юренька умер. Похоронили его рядом с его тетей Тамарой на Смоленском кладбище.
Вскоре умер и дедушка — туберкулез лёгких. Елена Ильинична Синельникова сама завернула его в саван и на саночках отвезла на Смоленское кладбище. Похоронила в семейную, теперь уже, могилу. Копала землю тоже сама. Где взяла силы?
Бабушка рассказывала, что кошек, голубей и, простите меня, человечину, они с мамой не ели. Весной 1942 года рады были появившейся траве. Употребляли в пищу всю подряд. Особенно ценили лебеду. «Глаза налились зелёной водой», говорила бабушка.
«Дорога жизни»
Но настала опять зима, опять голод и холод, и чтобы спасти Славика, бабушка и мама стали собираться в эвакуацию по Ладожскому озеру. Дорогу эту очень правильно называли «Дорогой жизни»…
Бабушка не очень хотела пускаться в путь. Хлеба стали давать побольше, но Славик был очень истощён. И они решились. Закрыли квартиру. Написали на двери: «Квартира военнослужащего» – сын Владимир был в действующей армии, и поехали.
Не дошли до меня сведения, как именно перебрались они на Большую землю, но попали в Свердловск. Там Славик и умер, спасти его не удалось. Там и похоронили.
Вечная память деткам, погибшим в блокаду Ленинграда!
Жизнь в эвакуации
Далее оказались они под Челябинском, в г. Копейске, где мама работала на заводе. Затем их отправили дальше, вглубь СССР. И оказались они в Узбекистане, в Коканде. Из Коканда мама уехала в Ленинград, как только пришло разрешение. А бабушка осталась. Елена Ильинична Синельникова была уже в возрасте, а пока Ленинграду нужны были молодые, сильные руки.
Работала бабушка по хозяйству у узбечки, у которой жила. Стирала, смотрела за детьми. «Ох, и работушки переделано!», говаривала она.
Пришло известие о Победе – полной, безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии. Елена Ильинична рассказывала так: «Незнакомые люди обнимались на улице и плакали». Она вернулась из эвакуации в свой дом, в родную Гавань, и прожила до 1973 года. Меня вот вырастила.
Бабушкино напутствие
Хочу сказать, что дом этот стоит и поныне. Выдержал чудовищное наводнение 1924 года, когда вода стояла в подъезде, на улицу боялись выходить, бомбёжки немцев с Финского залива, только балконы обрушились, и даже недавний капитальный ремонт. Правда, сейчас в нём нет двора-колодца.
Что значили бабушкины слова: «Жизни жалко»? Пусть это останется нам для размышления. А вот её напутствие простое и понятное всем: «Мы уходим и оставляем вас жить. Желаем вам счастья, здоровья, много красивых и добрых детей. Но главное наше пожелание: «Чтобы не было войны».
Тамара Борисова
Фото предоставлено автором
Предыдущая публикация из цикла «Вспомним всех поимённо» – Баянист Яков Попков работал в составе фронтовых бригад
