Особое место среди портретов занимает эта работа

Особое место среди портретов занимает эта работа Ильи Репина

Особое местоОсобое место среди портретов, размещённых в Третьяковской галерее, занимает эта работа художника Ильи Репина. Композитора Модеста Мусоргского мастер написал за две недели до смерти, в марте 1881 года. Естественно, ни художник, ни композитор не могли этого предвидеть, и сей факт придаёт работе особую драматичность.

    Благодаря критику Владимиру Стасову художник Илья Репин и композитор Модест Мусоргский познакомились ещё 1870-е годы. Они очень ценили и уважали творчество друг друга. Более того, Илья Ефимович оформил как-то издание вокального цикла «Детское».

   Поэтому не стоит удивляться, что приехав из Москвы в Санкт-Петербург на IX Передвижную выставку, Репин первым делом поспешил в военный госпиталь на Пески, где в то время лежал композитор. А попал он туда с высокой температурой по протекции друзей.

Друзья не оставляли композитора

     Идея записать его как «вольнонаемного денщика ординатора Бертенсона» принадлежала главному врачу Николаю Вильчковскому. На тот момент Мусоргский оставил военную службу и значился по паспорту как «отставной чиновник государственного контроля». Следовательно, бесплатное лечение в госпитале ему не полагалось…

     За мнимым денщиком ухаживали сестры милосердия Крестовоздвиженской общины и фельдшера. Однако условия пребывания были довольно плохими, если не сказать жалкими. Но друзья не забывали больного, приносили еду, книги. А жена музыкального критика Цезаря Кюи, Мальвина Рафаиловна, на свадьбе которых «Мусорянин», как называли его близкие, был шафером, прислала белую вышиванку и серо-зеленый халат, переделенный из летнего пальто ее мужа.

      Кстати, здание бывшего госпиталя на Суворовском проспекте, дом 53, существует по сей день…

Портрет за четыре сеанса

    …Март выдался теплым, погода стояла замечательная. Больной почувствовал себя гораздо лучше и находился в прекрасном настроении. Вновь стал мечтать о Константинополе, принялся рассказывать анекдоты и требовать, чтобы его посадили в кресло, потому что придут дамы… Он был уверен — все его беды остались позади и впереди ждёт только хорошее.

    Такое воодушевление друга подстегнуло желание Репина написать его портрет, тем более что Модеста Петровича до сих пор никто не писал.

     Художник работал без мольберта, примостившись у стола, возле которого, позируя, сидел композитор. В больничной одежде, желая подчеркнуть непринужденность происходящего, Репин писал своего друга в течение всего четырёх сеансов – со 2-го по 5-е марта. Однако портрету было суждено стать одним из лучших в его творчестве.

     Потом Владимир Стасов скажет: это «счастье, что есть теперь этот портрет на свете», а коллекционер Павел Третьяков, даже не видя шедевра, сразу приобретёт его для своей галереи великих современников.

С надеждой на излечение

   На портрете изображён человек, в жизни которого главенствуют глагол «проконьячиться», пьяные застолья в «Малом Ярославце» на Большой Морской улице в Петербурге и приступы белой горячки… Он явно болен, о чём свидетельствует нездоровая краснота лица, мешки под глазами и сильная одутловатость.

   Но едва видишь взгляд композитора, как сразу забываешь об этом. Мусоргский смотрит пусть и грустно, но с надеждой на своё скорое излечение.

    К тому же Репин нашёл довольно интересное колористическое решение: белая рубашка и малиновые отвороты халата гасят красноту лица, а свет, наполнивший комнату, и светло-голубая стена придали работе свежесть этюда, написанного на пленэре. Наверное поэтому все увидевшие портрет нашли его удивительно похожим и жизненным.

     К слову, справедливости ради следует отметить, что нарочито красный нос на лице модели последствие вовсе не запоев, а обморожения на параде.

Защитить сочинения

    Когда восхищённые работой художника друзья уйдут, Мусоргский тут же даст санитару 25 рублей, чтобы тот принёс бутылку коньяка. Он почему-то думал, что 16 марта день его рождения и захотел отметить наступление своего 42-летия…

    А вскоре врач Лев Бертенсон, тот самый, к которому его на время лечения записали ординарцем, срочно отправил друзьям записку, в которой сообщил, что у «Мусорянина» случился новый удар, положение опасно и что им нужно поторопиться…

      Критик Владимир Стасов, поэт Арсений Голенищев-Кутузов, музыкальный критик Цезарь Кюи, композиторы Николай Римский-Корсаков и Игорь Бородин очень боялись, что Филарет, старший брат Модеста Мусоргского, поведёт себя, как наследники Александра Даргомыжского. Они потребовали огромных денег за право использовать творческое наследие композитора. Поэтому, получив записку врача, друзья поспешили не столько спасать композитора, дни которого были сочтены, сколько защищать его сочинения.

Музыка в голове

      Виртуозный мастер импровизации оставил после себя катастрофически мало. Дело в том, что свою музыку Мусоргский сочинял в голове и только потом переносил на бумагу. В итоге многое из того, что он хотел создать, просто не было переведено в ноты.

    Надо сказать, Римский-Корсаков, который шутил, что его зовут не Николаем Андреевичем, а Модестом Петровичем, сделал немало, чтобы подготовить эти сочинения для исполнения в оперном театре.

     Сам он позже напишет: «Всё это было в крайне несовершенном виде; встречались нелепые, бессвязные гармонии, безобразное голосоведение, иногда поразительно нелогичная модуляция, иногда удручающее отсутствие её, неудачная инструментовка оркестрованных вещей, в общем какой-то дерзкий самомнящий дилетантизм… При всём том, в большинстве случаев, сочинения эти были так талантливы, своеобразны, так много вносили нового и живого, что издание их являлось необходимым».

Права на труды композитора достались «Могучей кучке»

     В результате всех хлопот права на труды Мусоргского всё-таки достались его друзьям по «Могучей кучке». Именно так стал называться кружок талантливых молодых музыкантов после появления в 1867 году статьи Владимира Стасова «Славянский концерт г. Балакирева». В ней критик писал: «…сколько поэзии, чувства, таланта и умения есть у маленькой, но уже могучей кучки русских музыкантов».

   Однако в большинстве своём труды Мусоргского были лишь набросками, «непричесанными» листами. Сегодня в музыковедении есть критическое мнение о том титаническом труде, который проделал с ними Римский- Корсаков. Некоторые специалисты, в том числе Дмитрий Шостакович, считают, что его «шлифовка» убрала самобытность музыки Мусоргского.

       Но при этом никто не отрицает, если бы эта работа не была проделана, то незаконченная «Хованщина» никогда бы не увидела большой сцены, а «Борис Годунов», первые редакции которого были негативно встречены критикой, в том числе и некоторыми друзьями по «Могучей кучке», навсегда исчез бы из репертуара театров.

Наталья Швец

Репродукция портрета Модеста Петровича Мусоргского работы Ильи Репина

Предыдущая публикация из цикла «Сто шедевров живописи» — «Портрет Мейерхольда был создан незадолго до его ареста и гибели»